— Михаил Михайлович, начать хотелось бы с вашей цитаты. Примерно год назад вы говорили в интервью «Газете.Ru»: «Сейчас же в России между этими двумя сторонами существует недоверие: бизнесу кажется, что надежнее вкладывать средства в поиск новых технологий за рубежом, а исследователи считают, что компании не могут сформулировать задачу». Изменилось ли что-то за истекший год и может ли измениться в результате исполнения Стратегии научно-технологического развития?

— Уверен, что изменения произойдут. Тем, насколько прочными будут связи между наукой и бизнесом, во многом обусловлен успех реализации Стратегии научно-технологического развития России. Нам нужна отлаженная система внедрения научных разработок в практику. Это один из ключевых элементов новой экономической модели.

Что делает ФАНО России в этом направлении? Мы организуем совместные площадки, где ученые (не только, кстати, из подведомственных нам организаций) и представители университетов, бизнес-компаний могут встречаться и обсуждать общую для них проблематику. Такой формат взаимодействия мы назвали комплексными планами научных исследований (КПНИ). По сути, это сетевое взаимодействие институтов. Кооперация строится на добровольной основе и равноправии участников. В ней участвуют только те, кто считает, что объединение потенциалов приведет к качественному росту научных результатов. Этот проект еще достаточно молодой, но уже доказал свою эффективность.

По ряду направлений комплексные планы действительно помогли лучше организовать взаимодействие научных организаций. Даже в тех случаях, когда научное направление одно, институты не всегда могли услышать друг друга. КПНИ же позволяют всем участникам проекта договориться о внутренней специализации, глубже погрузиться в проблематику. Помимо этого, такой формат общения помогает наладить диалог между бизнесом и научным сообществом. Когда ученые, работающие по одной тематике, собираются вместе за одним столом, представителям бизнес-сообщества проще формулировать свои запросы. Нельзя требовать от бизнеса, чтобы он детально разбирался в специфике работы каждого научного коллектива. А подобные совместные мероприятия позволяют преодолеть множество барьеров.

Например, совсем недавно мы провели две таких встречи. Одна была посвящена катализаторам: там собрались не только представители ведущих академических вузов (Москва, Новосибирск, а в перспективе — Казань и Уфа), но и представители Газпрома, Роснефти, другие игроки этого рынка. Участники встречи задавали правильные вопросы. В том числе, как правильно организовать трансфер научных разработок в промышленную практику. Ведь институт, как правило, завершает работу созданием лабораторного образца. Самостоятельно наладить производство в промышленном масштабе научная организация не может, да и не должна. Решить эту задачу отдельно от бизнеса невозможно. Или вот еще одна особенность: инвестиционные программы крупных компаний ориентированы на долгосрочную перспективу. Программы научных исследований у институтов тоже имеют достаточно длинный горизонт планирования. Здесь важно найти механизмы координации, которые через несколько лет могут дать практический результат.

Еще один яркий пример такого объединения усилий — это подготовка программы научно-технологического развития сельского хозяйства, где уже функционируют несколько площадок: по картофелеводству, по птицеводству, по сахарной свекле. Бизнес через эти проекты уже выстроил систему взаимодействия. Диалог ведут представители Минсельхоза, отраслевые союзы производителей. В будущем КПНИ могут вырасти в комплексные научно-технологические программы, которые станут ключевым инструментом реализации Стратегии научно-технологического развития.

Очень неожиданно и приятно, что интерес к нашему проекту проявили технологические платформы — коммуникационные площадки, которые стали создаваться в России несколько лет назад для того, чтобы исследовательские организации, предприятия малого и среднего бизнеса, промышленность могли вместе определять приоритеты технологического развития. Мы сейчас обсуждаем несколько таких технологических задач, к решению которых можно было бы подключить наши комплексные научные планы. При этом мы берем те КПНИ, где есть ядро, где есть понимание взаимодействия, и собираемся координировать их работу с наиболее родственными по тематике техплатформами. В результате такого взаимодействия появляется более совершенный механизм управления всем производственным циклом: от разработки идеи до ее внедрения. В этой схеме государство берет на себя финансирование фундаментальных исследований, в которые бизнес инвестировать никогда не будет. Но при этом у бизнеса появляется понимание, что наука может дать практически важный результат.

— Будь на нашем месте какие-нибудь сторонники Академии в старом формате, они бы стали обвинять вас в том, что вы и на науку уже стали посягать, не только на управление имуществом…

— Я не считаю, что мы каким-то образом влияем на сам научный процесс. Все, что мы делаем, — это обеспечиваем организационное и информационное сопровождение этих встреч. Инициатива формирования комплексных планов исходит исключительно от научных организаций. Мы можем помочь провести первую встречу, но если после нее интереса к проекту нет, то вторая и не состоится.

— Очень хочется узнать про РАН. Как вы считаете, какое будущее у этой организации?

— Будущее любой организации во многом определяется ее целеполаганием, внутренним потенциалом и системой управления. Мне кажется, что у Академии есть все необходимое, чтобы выполнить возложенные на нее функции в полной мере и на самом высоком уровне. Вопрос в другом. Для того чтобы Академия стала, так сказать, надведомственной структурой, то есть отвечала бы за экспертизу всего научно-исследовательского комплекса страны, а не только академических институтов, нужно усовершенствовать ряд внутренних процедур. Мы об этом много говорили с Владимиром Фортовым, в том числе и на общих собраниях РАН. Это очень важная задача, и от ее решения зависит масштаб тех вызовов, на которые Академия должна дать ответ.

— Но это будет делать уже новый президент, которого изберут в сентябре? Или это нужно делать уже сейчас исполняющему обязанности президента Валерию Козлову?

— Вопрос достаточно непростой. Время — это невосполнимый ресурс. Сейчас запускается процесс трехлетнего государственного планирования, по крайней мере, в бюджете точно. Готовится план реализации Стратегии научно-технологического развития, правительство разрабатывает Комплексный план действий до 2025 года. Для науки сейчас самое время предлагать государству и бизнесу новые идеи, проекты, решения, которые помогут нам восстановить экономической рост, увеличить долю инновационной продукции. На мой взгляд, опрометчиво откладывать эту работу до выборов нового президента РАН. Ведь к тому моменту все решения по программам развития могут быть сформированы, и тогда новому руководству Академии будет сложнее что-то предлагать.

— А понимает ли это академик Козлов? Вы с ним общались после того, как он стал исполняющим обязанности президента?

— Я думаю, что и Валерий Васильевич, и многие другие представители руководящих структур Академии все это понимают. Мы много раз обсуждали эти вопросы на разных площадках. На последнем Общем собрании РАН тема Стратегии научно-технологического развития звучала почти в каждом докладе. И это закономерно. Если мы хотим, чтобы академические институты были широко задействованы в реализации Стратегии и чтобы в ней были сделаны акценты на важные научные направления, значит, Академия должна взять на себя ответственность как за формирование научной повестки, так и за ее реализацию. И этим надо заниматься ни завтра, ни послезавтра. Откровенно говоря, эту работу надо было начинать еще вчера.

— Все равно есть ощущение, что между ФАНО и президиумом отношения не очень, но при этом в кулуарах общего собрания — среди тех, кто не является членами Президиума, — звучали фразы «Парни из ФАНО дело делают, в отличие от Президиума». Может быть, у вас есть хороший контакт с уровнем ниже, чем Президиум?

— В фокусе нашего внимания, в первую очередь, находятся коллективы, работающие в институтах. По многим вопросам мы должны вырабатывать позицию, общую с руководством Академии. Нельзя сказать, что здесь у нас полный провал, это не так. Нам вместе многое удалось сделать. Другой вопрос, что по некоторым направлениям за три года мы могли бы сделать гораздо больше. Это повод для серьезного анализа. Думаю, что мы учтем этот опыт, и в дальнейшей работе конструктивного взаимодействия будет больше.

— Российская наука — система довольно закрытая, начиная от забюрократизированности академических институтов и заканчивая нежеланием ученых общаться со СМИ. Как вы считаете, что можно сделать с этой ситуацией? Ждать, пока наука «помолодеет»?

Не соглашусь с вами. Любому ученому, если он занимается наукой, всегда есть что сказать обществу, в том числе и в популярной форме. И сегодня мы проводим достаточно активную работу с научными коллективами по популяризации научных достижений. Начинали мы вообще с того, что добивались, чтобы институты регулярно обновляли информацию на своих официальных сайтах. Чтобы это была актуальная информация, а не новости двухлетней давности.

Продвигать достижения академических институтов в СМИ — важный участок нашей работы. В последнее время в этом направлении мы реализовали ряд интересных проектов. Кроме того, ФАНО России активно поддерживает различные научные мероприятия, конференции. В прошлом году мы выделили средства на 144 мероприятия. Общий объем финансирования составил 27 млн рублей. Это даже больше, чем планировалось изначально. В этом году, несмотря на сокращение бюджета, эта программа сохранилась. Мы заинтересованы в том, чтобы по итогам таких конференций печатались статьи в высокорейтинговых изданиях. Так что вопрос открытости и популяризации науки принципиально важен, и, кстати, за его решение мы отвечаем вместе с Академией, это наши общие полномочия. Так что я не могу сказать, что наука совсем уж закрыта. Однако и работы здесь еще очень много.

— Во многих институтах при этом нет такой ставки, как «пресс-секретарь». Скажите, у директоров же есть возможность организовать себе такую ставку?

— Знаете, как говорят: кто хочет решить вопрос, тот ищет возможность, а кто не хочет — причину. Мы постоянно обращаем внимание директоров на то, что работа институтов со средствами массовой информации должна быть регулярной и носить системный характер. На мой взгляд, это вопрос не про деньги, а про то, чтобы взять и начать делать. Надо следить за лучшими практиками, за примерами. Если получается у одного коллектива, почему же не получится у другого?

— Вопрос по поводу оценки эффективности работы ученых и, в частности, гуманитариев. Если оценка физиков по количеству публикаций и импакт-факторов журналов по большей части не вызывает споров, то с гуманитариями сложнее: они, как правило, публикуют не статьи, а монографии, рецензии, и импакт-фактор гуманитарных журналов не слишком высок.

— Гуманитариев никто не будет сравнивать с физиками по этим показателям.

— А оценивать можно?

— Оценка результативности состоит из двух этапов. Первый — это количественная оценка. Она включает в себя 38 показателей, по которым будут оцениваться организации каждой референтной группы. Таких групп у нас 39. Историки — это одна референтная группа, физики — другая, математики — третья. Поэтому физики будут сравниваться с физиками, а математики — с математиками. Количественную оценку мы практически завершили. Показатели институтов за три года работы, которые учтены в системе Рособрнадзора, мы обработали. На их основе составили индикативный рейтинг публикационной активности и разместили его на сайте ФАНО России. Отмечу, что в нем отображены далеко не все показатели, только некоторая выборка. Теперь слово за экспертами. На основе сведений из различных источников они должны будут сделать экспертную оценку институтов. И в Академии наук, и в ФАНО России есть понимание того, как мы это все будем делать. Думаю, что в этом году мы работу по оценке завершим.

— И последний вопрос. Можно ли говорить, что за три года ФАНО свою основную задачу выполнило? Я имею в виду вопрос с регистрацией имущества. Какие задачи теперь стоят перед вами? Нужен ли вообще ученым внешний контроль?

— Регистрация имущества — это лишь одно из наших полномочий. ФАНО России — учредитель академических институтов, а это значит, что функции агентства все-таки шире, чем просто управление имуществом. Мы должны вместе с Академией наук настроить систему таким образом, чтобы и наука развивалась, что непросто само по себе, и чтобы результаты, нацеленные на практическое применение, внедрялись в жизнь. Это комплексная задача. Чтобы ее решить, необходимы усилия и ФАНО России, и Академии, и министерств, которые отвечают за развитие отдельных направлений или отраслей. Поэтому говорить о том, что все задачи выполнены, рано. Работы еще очень много.

Источник: информационно-сервисный портал "Индикатор"

Читать на сайте ФАНО